Я обреченно кивнул и послушно вышел на середину. Зойка приблизилась ко мне, и легко встала на руки, спиной к моей спине. Я сжал ее щиколотки, она сжала мои, и оказалась фактически висящей на мне. И мы завертелись на месте колесом, легко и просто. Все ничего, но я ощущал ее упругую попочку у самой своей головы, а моя задница прижималась к Зое близ ее головы. Вокруг никого не было, и я как-то смог отвлечься от того, что творилось при этом у меня в трусах. Мы вертелись все быстрее и, наконец, достигли уж совсем немыслимой скорости.
Зоя легко вскочила на ноги и совершенно искренне сказала:
— Молодец! Почему ты сразу этого не сделал? Сейчас ведь не было ни одной помарки!
Я тоже поднялся, хотел что-то сказать, и тут заметил, что девушка смотрит на то, как двигаются тени на моем трико. Я снова смутился, но и девушка смутилась тоже.
— Слушай, — сказала она. — Мне кажется, ты постоянно думаешь о чем-то постороннем. Тебя все время разворачивает спиной к другим членам бригады, ты то и дело пригибаешься, садишься, когда нужно стоять. Что с тобой?
— Ничего, — а что еще он мог сказать?
— Сейчас действительно этого не было. Неужели тебя стали смущать наши товарищи?
Я почувствовал испарину на лице. Наверное, я стал пунцовым.
— Ну, скажи мне! Я сотрудник обкома, ты можешь доверить мне любые тайны! Ну, в чем дело?
Я вздохнул. Что я должен был сказать?
— Меня не смущают наши товарищи.
— А что? Что не так? Ты понимаешь, свои личные проблемы ты должен оставить в стороне. Перед нами стоит ответственейшая задача партии. Что бы ни творилось с тобой, ты должен, обязан мне рассказать. Иначе ты ставишь под угрозу общее дело!
Я несмело кивнул, но продолжал молчать. К чему эти разговоры? Как можно не понять, что со мной творится? Она издевается, что ли?
— Ты комсомолец?
— Да! — я даже вскинул голову, так меня возмутил ее вопрос.
— Тогда говори!
Я молчал.
— Ты помнишь революцию? — вдруг спросил Зойка.
Я удивленно посмотрел на нее. Пожал плечами.
— Очень смутно, — не совсем понимая, к чему она клонит, сказал я. — Помню какие-то обрывки…
— Понимаешь, мы уже советские люди. Мы не жили при проклятом царизме. Для нас весь мир сразу оказался миром счастья, равенства и свободы.
Я кивнул. К чему это она?
— Почему же ты скрываешь что-то от меня, такого же советского человека? Почему юлишь? Мы должны быть друг с другом открытыми, откровенными, честными. Понимаешь? А ты… Тайны какие-то! Товарищи тебя наши вдруг смущать начали!
Я вздохнул и выпалил:
— Меня не товарищи, меня эти проклятые штаны смущают.
— Штаны? — протянула Зоя с наигранным удивлением. Увы, она не была гениальной актрисой. — Штаны? Трико?
Будто она и так этого не знала! Да она фарисейка! А еще про советских людей рассуждает!
— Ага, — я вдруг почувствовал себя уверенней. — Например, что бросается в глаза, когда я становлюсь вот так?
Я повернулся к свету так, чтобы тени на трико наиболее выпукло выделили бугор.
— Ну, — опять наигранно сказала Зоя. — То, что ты покраснел. Ты покраснел, ты знаешь?
Член набух еще больше и теперь снова уверенно стоял, едва не протыкая ткань. Не видеть этого было нельзя, и Зоя, конечно, это видела очень хорошо.
— Ладно, — сказал я, — может это и не правда, но штаны эти слишком облегающие. Все постоянно пялятся мне между ног. Вот!
Зое аж перехватило дыхание от такой откровенности.
— Чего это ты вдруг решил, что все пялятся тебе… Ну, там?
А она, часом, не девственница?
— Потому что даже сейчас ты пялишься мне именно между ног.
Зоя дернулась, резко отвернула голову в сторону и сказала:
— Если тебе это трико слишком узкое, я могу попросить сшить тебе другое. Но не жди слишком многого — оно все равно останется облегающим. Другие ребята ведь ходят в этих трико и не смущаются.
Я обреченно кивнул.
— Тогда не надо другого. Пусть будет это.
Мы стояли молча в нескольких шагах друг от друга.
— Хорошо, — наконец, кивнула Зоя. Ее взгляд предательски стрельнул в сторону моего напряженного члена. Она тут же подняла глаза, но, наткнувшись на мой взгляд, опять их опустила и снова наткнулась на дернувшийся в этот момент бугор.
— Ты же постоянно мне туда смотришь, — пробормотал я, чувствуя, что перегибаю палку. Все-таки я действительно разговаривал с человеком из обкома.
— А ты постоянно возбужден, — резко ответила Зоя, глядя в сторону. — Ты что, озабоченный?
Я опешил. А каким я должен быть? Не озабоченным?
Я вздохнул. Ну, хотя бы перестала прикидываться. Признала таки, что все видит и понимает!
Зоя истолковала мое молчание по-своему.
— Не обижайся. Но, правда, ты постоянно возбужден. Это же всем видно. Нужно с этим что-то делать. Принимай холодный душ перед репетицией. Пей бром или валерьяну. Посоветуйся с друзьями, наконец…
С друзьями? Она мне советует спросить друзей, как снимать сексуальное возбуждение? То есть, как заниматься мастурбированием?
— Не помогает, — пробормотал я.
— Что не помогает? — Зоя совсем не ожидала такого ответа, и изумленно посмотрела не меня.
Черт, как двусмысленно прозвучало! Она же, наверное, про онанизм подумала!
Я буркнул:
— Душ.
— Почему? — она была растеряна, растеряна тем, что советский человек, комсомолец, ведет с ней подобные разговоры.
— Я не до репетиций возбуждаюсь. Я на репетициях возбуждаюсь.
— Почему? — опять спросила Зоя. — Впрочем, я догадываюсь. Вокруг много красивых девушек. Они тоже в таких же облегающих трико. Это должно действовать довольно сильно на юношу твоего возраста…
Это она где-то в книгах вычитала. Про юношей и возраст. Слишком официально говорит.
— Нет, — сказал я, все еще сомневаясь, говорить или нет. Но решился и сказал: — Меня не девушки, меня ты возбуждаешь.
— Я! — Зоя резко дернулась и отступила на шаг назад. — Я?
Девушка смущенно поправила что-то в своих волосах. Мои слова никак не могли быть для нее неожиданностью. Она же не слепая, она должна была видеть, когда именно у меня встает.
Страницы: [ 1 ] [ 2 ]