– Да! – с гордостью ответила мама. – Хотя папа давно живёт в другой семье, но до сих пор очень хорошо нам помогает, очень!
– А у нас дворники сплошные калмыки! – сказал отец. – Я их, правда, не кормлю, но однажды сдуру доверился и попросил помыть машину! Помыли так, что весь багажник поцарапали!
– Надо же! – всплеснула руками Тамара Петровна. – Это всё потому, что не кормите! Я вам точно говорю!
– Позвольте, но вы-то кормите, а ложку с вилкой киргизка всё равно упёрла!
– Есть предположение, Юрий Семёныч, – ответила мама, – что муж не давал своей жене мои изумительные салаты, всё сам ел, она и обозлилась!
– Что вы говорите?! Какой нахал!
Поражаясь отцовской манере и ещё больше – памяти Оленькиной мамы, я улыбнулся, перестал слушать их разговор и посмотрел на младшую дочь Тамары Петровны.
Наталья, сидевшая рядом с ней, являла собой абсолютно противоположный образец, нежели старшая сестра – образец дурнушки, словно их изваяли разные отцы.
Глаза Натальи были похожи на маленькие блестящие бусинки. Широкий и чуть вытянутый нос имел небольшую горбинку. Тонкие, длинные губы открывали во время еды некрасивые мелкие зубы. Пышные и чёрные как смоль волосы были накручены “наивными барашками” , спадали ниже плеч и почти прятали смуглое от природы лицо. Под белой рубахой, вышитой южным красным солнцем и разлапистыми пальмами, торчали два бугорка созревшей девичьей груди – недавней выпускницы одиннадцатого класса.
Наталья поймала мой любопытный взгляд и вопросительно уставилась на меня.
Я взял и подмигнул, чем вызвал, как мне показалось, лёгкое смятение непорочной юной девы, в чём тут же усомнился.
Нежно прикусив круглую головку большого маслянистого грибка и подчёркивая двусмысленность этого момента, она пронзительно стрельнула глазами-бусинками, то ли действительно желая чего-то, то ли мелко и шутливо озорничая.
– Всё! Хватит! – долетел голос Тамары Петровны, и бурная волна эмоций захлестнула её. – Хватит про киргизов и калмыков! Я, конечно, всех очень люблю, мы раньше жили огромной единой страной!
– Калмыки и сейчас в составе России… прошу прощенья… субъект Российской федерации, – вставил отец.
– Ну и что?! Этот субъект всё равно далеко! Сейчас этим людям безумно трудно: все деньги они отсылают детям, жёнам, матерям, у них не хватает порой на еду, а ещё платить за жильё каждый месяц по десять с лишним тысяч! Вот и получается – Горбачёв преступник!
– Мамочка! – взмолилась Оленька.
– Ну что “мамочка”?! Я же не об этом хочу сказать, это так, к слову! Хватит, оставили киргизов и калмыков!
– Действительно… пора… – аккуратно одобрил отец.
– Юрий Семёныч, – приказала Тамара Петровна, – я требую шампанского в каждый бокал! Я хочу продолжить свой прошлый тост! Вы не представляете, какая мечта овладела мной! Она не даёт мне покоя уже несколько дней! Шампанского!
– Да-да! Готово! Прошу! – заспешил отец, разливая шампанское.
Тамара Петровна взяла бокал за длинную ножку и неожиданно встала.
Мы все разом поднялись как по команде.
Она радостно посмотрела на меня, потом на свою старшую дочь, а затем сказала так, как может сказать только любящая мать, окрылённая великим счастьем нашего брачного союза:
– Я хочу стать бабушкой как можно быстрей! Я хочу внуков! У вас скоро свадьба, а зачать ребёнка можно и сейчас! Девять месяцев пролетят со свистом, и я – Боже мой – уже бабушка!
Оленька поперхнулась и не на шутку закашляла. Я быстро помог несчастной и несколько раз нежно похлопал по спине.
Тамара Петровна почти взахлёб говорила:
– Теперь, когда вы, наконец, обрели официальный статус мужа и жены после двухлетнего гражданского проживания…
– Обретут… в декабре… прошу прощения… – всё так же аккуратно вставил отец.
– Я не поняла, Юрий Семёныч, – удивилась она, – у вас есть сомненье, что полтора месяца изменят положение дел?!
– Ни-ни, – помотал он головой, – у меня никаких… Я так, чисто формально, протокольно что ли…
– Все “формальные протоколы” , Юрий Семёныч, уже подписаны два дня назад, теперь у них начинается ЖИЗНЬ! И я вправе иметь внуков да поскорей!
– Действительно… пора…
– Тогда пьём! – прокричала Тамара Петровна. – Пьём! Пьём! До дна!
– Ура-а-а! – добавил отец не то в шутку, не то всерьёз. – Ура-а-а!
Все выпили и сели кроме Оленьки, которая не стала делать ни того, ни другого – она откровенно, как говорится, приземлила свою маму на землю:
– Мамочка, какие сейчас внуки, какое там “скорей” , о чём ты говоришь, родная? Мы с Костиком очень любим и хотим детей, но: но не в ближайшее время:
Я дёрнул Оленьку за руку в надежде, что она сядет за стол, но не тут-то было.
– А как же спорт, гимнастика? Ты об этом забыла? У меня же всё расписано на несколько лет вперёд: 2010-ый, 2011-ый, соревнования, поездки, заграница, планов громадьё. И мне что… отказаться? Запереться дома как курица-наседка и нести яйца? Мамочка…
Я снова дёрнул Оленьку, и на сей раз она села на стул.
– Ты прекрасно сказала: “курица-наседка”! – восторженно оценила Тамара Петровна. – Это так здорово, по-нашему, по-женски! Курица-наседка, а вокруг много жёлтых цыплят, и рядом – старая пеструшка со старым петухом! Что ещё надо человеку?!
– Позвольте, – усмехнулся отец, проглотив селёдку “под шубой” , – старый петух должно быть я?
– Ну конечно! – с радостным откровением ответила она. – Кто же ещё!
– Спасибо…
– Нет, Юрий Семёныч, “спасибо” вы скажете не мне, а нашим молодым, когда они родят вам внуков!
– Да ничего мы не родим в ближайшую пятилетку, мамочка. Мы заняты по горло.
– А вот это уже не по-нашему, не по-домашнему, не по-женски! И если бы сейчас был с нами твой папа, он бы тоже не одобрил! – осудила Тамара Петровна. – Ваши дела можно временно отложить ради детей и внуков! Вон, Алсу второго ребёнка родила и снова вернулась на сцену, и ничего!
– Ты не путай, дорогая мамочка, певицу со спортсменкой по художественной гимнастике.
– Интересная новость, – заметил отец, – с каких это пор Алсу стала певицей?
– Да какая разница, Юрий Семёныч, я говорю вообще… – ответила Оленька. – Певица может петь и при таком весе, как Монсерат Кобалье, к примеру. А спортсменка рухнет при первом прыжке, если ещё умудрится сделать его.
Тамара Петровна настойчиво продолжала:
– А почему ты думаешь, что после родов располнеешь как Монсерат?! Ничего подобного, ты к этому не расположена!
– Вот именно, – поддержал отец, – до Монсерат Кобалье ещё далеко.
– Это в каком смысле… далеко? . . – не поняла Оленька и развернулась к нему всем телом.
– Да нет… я… я в смысле полноты… толщины…
Молчаливая Наталья снова иронично хмыкнула, но гораздо громче.
Оленька кисло улыбнулась, и взгляд её был настолько пронзающим, что отец не выдержал и быстро перекинул весь удар на меня:
– Костик, а чего ты молчишь, сын мой? Твоя жена старается, надрывается, а ты молчишь, хоть бы мяукнул.
– Мяу! – сказал я. – Нет, если серьёзно, то мы действительно заняты по горло и даже выше, по уши. У нас у каждого только началась раскрутка наших дел: у Оленьки в спорте, у меня в творчестве. Мне, например, скоро сдавать роман, потом – как всегда – дадут поправки, надо сидеть переделывать, а затем – ещё четыре вещи в перспективе. Надо писать пока редакция даёт возможность, у меня договор с ними на три года. Вот так, Тамара Петровна. Мы не против детей, но дайте поработать, успеем ещё.
– Вы-то успеете… а я, может, не успею поглядеть на внуков…
– Мамочка, ну зачем так трагично, дорогая?
И тут Тамару Петровну пробил сильнейший накал эмоций:
– Эх, вы-ы-ы! Величайший Достоевский, глыба творческой мысли, колосс психологической драмы имел кучу детей и писал при этом, писал и писал, оставаясь иногда совершенно нищим!
– Мамочка, – осторожно сказала Оленька, – поэтому Костик и я не хотим быть нищими родителями, повторяя пример величайшего Достоевского.
– Я говорю о высшей материи, доченька! О предназначении человека, который, прежде всего, заботится о продолжении своего рода!
